Решив, что он вряд ли слышал то, что она сказала, Шаннон с удивлением обнаружила, что вслед за Амадео направляется в соседний салон. Там висели картины, отражающие неповторимые этапы искусства двадцатого века — от импрессионистов до фовистов и кубистов. Со знакомства с Хоки Сазерлендом началось приобщение Шаннон к искусству, и сейчас она с чувством благоговения смотрела на скрытые от чужого глаза сокровища, узнавая стиль Де Кирико, Матисса, Кокошки и де Сталь.
Кивком головы Амадео указал на картину, висящую над камином и освещенную подсветкой. Это был один из ее портретов работы Хоки.
— Это вы, не так ли?
— Да, я, — согласилась Шаннон. Во рту у нее пересохло от испытанного потрясения.
— Я обратил внимание на эту картину сразу, как только увидел у Агню в Лондоне. Она уже была продана, но я следил за ней через своего агента, и, когда шесть месяцев назад картина попала на рынок, я ее сразу купил.
Бенгела говорил вежливо и спокойно, но глаза его в это время не отрываясь скользили по холсту, запечатлевшему интимные подробности тела Шаннон.
— Меня привлекли в этой картине гордость и дерзость, воплощенные в прекрасной фигуре молодой женщины.
Шаннон смотрела на свое собственное, крайне соблазнительное изображение так, будто видела его впервые.
— Знаете, Хоки тогда напугал меня до смерти. Но я не хотела, чтобы он об этом узнал. Может быть, поэтому я и выгляжу дерзкой, — задумчиво сказала она.
— Я с уважением отношусь к Сазерленду и считаю его одним из пяти самых значительных современных художников. Вы можете себе представить, как я удивился в тот день на шоу Лагерфельда, мисс Фалун. Я не сразу вспомнил, кого вы мне напоминаете, и только на следующий уик-энд, когда снова увидел картину, я окончательно понял, что это были вы. А теперь вы здесь — глина, из которой он создал свое произведение искусства. Я думаю, с тех пор вы изменились. Вы выиграли несколько битв. В те дни вы были маленьким Давидом, бросающим вызов некому воображаемому Голиафу, — не больше. Теперь в вас есть уверенность. Вы больше размышляете и не так боитесь жизни, которую, я думаю, так же жаждете познать.
Откуда он смог о ней столько узнать? Одной фразой Амадео приподнял вуаль загадочности, за которой она скрывалась от всего мира. Какая-то древняя сила сблизила их в тот момент, когда она посмотрела в его темные, сверкающие глаза.
— Пойдемте, пора присоединиться к другим гостям. — Слегка прикоснувшись к ее локтю, он повел Шаннон мимо Миро, Кандинского, Марке. Их воображение, казалось ей, бледнело по сравнению с ее собственным внутренним миром, показанным Амадео, и Шаннон гадала, подозревает ли кто-нибудь из гостей, что она была моделью для этого портрета. Идя вслед за Бенгелой и глядя на его широкие плечи, Шаннон решила, что он сложен, как матадор. Они пересекли порог комнаты, и Шаннон резко отвернулась, заметив, что Амадео взглянул на нее. Этот хищный взгляд пронзил всю ее с головы до ног, и Шаннон невольно вздрогнула. Нет, Амадео Бенгела не заманит ее в свои сети, не купит и не поставит на каминную доску, как статуэтку из севрского фарфора. Он купил ее изображение, и этого вполне достаточно.
На следующее утро в девять часов Шаннон спустилась вниз, чтобы присоединиться к охоте, одетая в облегающие брюки для верховой езды, черную куртку и котелок. Все уже собрались на усыпанном гравием переднем дворе. Очутившись среди восьмидесяти беспокойных гончих и нескольких десятков лошадей, Шаннон чувствовала себя неуютно. Многие из всадников были одеты в фиолетовые куртки Шатильонского охотничьего общества. Несколько женщин в шикарных черных амазонках, сидя боком в седле, сдерживали своих беспокойных лошадей. Из лошадиных ртов клубами вырывалось горячее дыхание, мгновенно превращаясь в морозном воздухе в иней и оседая на бархатных мордах животных. На серебряном охотничьем роге, висящем за спиной распорядителя охоты, заиграл первый луч восходящего за деревьями солнца. Лакеи во фраках и белых перчатках обносили всадников и жителей деревни, сопровождающих охотников пешком, традиционным кубком на подносе. Подогретое вино уже подняло настроение краснолицым крестьянам в башмаках и твидовых куртках. Во двор вышла и присоединилась к Шаннон кокетливая графиня де Вошамп. Они обменялись приветствиями, и мысли Шаннон снова унеслись ко вчерашнему вечеру, когда Амадео сидел во главе ослепительного стола. После того как он показал ее портрет, Шаннон бессознательно запоминала каждую связанную с Амадео деталь. Сейчас она с раздражением обнаружила, что машинально разыскивает его взглядом. Амадео было легко узнать — он гарцевал в самой середине конников на великолепном сером в яблоках жеребце, излучая силу и мужественность. Фиолетовая куртка и брюки для верховой езды сидели на нем как влитые. Амадео игриво посматривал на герцогиню де Креси, вдову, семидесяти лет от роду, которая, однако, сидела боком в седле с непринужденностью восемнадцатилетней девушки. В традиционной длинной черной юбке и шляпе с вуалью, с рожком из слоновой кости на шее, она словно принадлежала другой эпохе.
Увидев Шаннон, Амадео направился в ее сторону.
— Добрый день, мисс Фалун, — сказал он улыбаясь, но в его темных глазах промелькнуло нечто сокровенное.
Сердце Шаннон забилось сильнее, и она попыталась замаскировать свое беспокойство дружеским тоном разговора.
— Доброе утро. Чудесный день для охоты!
— Я сказал конюху, чтобы он привел вашу лошадь. Вы поедете на франко-арабском мерине по имени Песня Океана ста пятидесяти сантиметров в холке. Он хорошо обучен и знает местность. Я довольно часто на нем езжу. Только направьте его в сторону изгороди — и он перепрыгнет все что угодно.