Муки ревности - Страница 69

Над ними угодливо согнулся официант. Не советуясь с Шаннон, Амадео быстро заказал «Кенэль де Броше» и «Канар а Лоранж».

— Принесите нам «монтраше» шестьдесят четвертого года вместе с «Кенэль», а затем «Романе-конти» пятьдесят восьмого, — приказал он.

На Шаннон произвело впечатление, что он, не спросясь, сделал выбор за нее. В этом было что-то ободряющее, как будто Амадео считал, что они оба хотят одного и того же.

— А теперь, Шанита, я хочу спросить вот что. Я хочу знать о вас все с самого начала. Я намерен выяснить, как вы оказались на подиуме Дома инвалидов.

— Сразу предупреждаю — это долгая история.

— У нас есть время.

Она кратко описала свое детство в Австралии, умалчивая о его неприятных сторонах и избегая любых упоминаний о Зане, хотя и то, и другое сыграло в ее судьбе очень важную роль. Когда Шаннон закончила свой рассказ, Амадео неожиданно сказал:

— Возможно, когда я узнаю вас получше, вы расскажете мне о тех важных вещах, о которых умолчали. Я думаю, это гораздо интереснее, чем ваше чудесное восхождение к тем вершинам, где я вас обнаружил. Из-за мужчины вы отправились так далеко и так быстро?

— Конечно, нет! — горячо возразила Шаннон и почувствовала, что краснеет. Находясь под обаянием его личности, Шаннон все же испытывала некоторое беспокойство оттого, что выводы Амадео всегда точно попадают в цель. — Теперь ваша очередь рассказывать о себе.

— Пожалуй, это очень похожая история. Я родился в бедной семье в Росарио, что находится вверх по течению реки Парана. В двенадцать лет убежал в Буэнос-Айрес. Там я начал чистить ботинки, учиться бизнесу.

— По-моему, это — необычное начало. Я пришла к убеждению, что если вы начинаете снизу, то, вероятно, там и останетесь.

— О нет, вы не правы. Я научился оценивать человека по его ботинкам. Я мог определить, сколько времени нужно потратить на чистку, даст ли клиент хорошие чаевые или попытается обмануть. Но так как я боролся за место около одного из лучших отелей Буэнос-Айреса, то во время работы стал слушать, что клиенты говорят о танкерах, зерне, мясе и коже.

Он говорил, и перед глазами Шаннон вставал образ живого, смуглого мальчишки, который ловко работает и как губка впитывает все, что услышал. Амбиции — вот что толкает этого человека вперед, поняла она. Амбиции, которые может породить только бедность. Это она хорошо знала. Если остановишься, то проиграешь, попав под колесо огромного города, построенного на костях бедняков.

— Я научился смотреть на мир снизу вверх, а не сверху вниз. Только так можно его понять. Я до сих пор веду дела так, чтобы все знать о своих партнерах. Это секрет того успеха, которого я, возможно, добился. Странно, что истории нашей с вами жизни так похожи. У нас с вами больше общего, чем вы думаете.

В глазах Шаннон промелькнула ирония. Она вспомнила, что однажды в Кунварре Зан сказал ей примерно то же. Тем не менее Амадео был не похож на Зана — так цыган не похож на принца, а пират — на короля. В Амадео чувствовалась суровая властность — черта, совершенно отсутствовавшая в утонченной натуре Зана. Тонкий налет цивилизованности не мог скрыть его грубую, почти средневековую силу воли. Воспитание Зана породило в нем естественную самоуверенность аристократа, резко контрастировавшую с напористым самомнением Амадео. И то, и другое очаровывало и в то же время отталкивало Шаннон. Когда образы этих двух мужчин столкнулись в ее сознании, Шаннон поняла, что Зан До сих пор остается для нее образцом. Хотя она, возможно, никогда больше его не увидит, его образ всегда будет постоянным — как неизменны далекие звезды.

— Маленькая Шанита, вы вдруг стали очень серьезны, — сказал Амадео, когда они закончили ужин.

— Я не могу не думать о том, что в Росарио была девушка, из-за которой вы отправились так далеко и так быстро.

Он засмеялся:

— Женщина? Нет, я отправился в путь не из-за женщины. Вы забыли, что мужчины отличаются от женщин. Они дерутся на арене с быком, они борются за жизнь, за господство. На долю женщины выпадает служить поводом для этой битвы, быть обожаемой, любимой. Разве этого недостаточно?

Не ответив, Шаннон отпила глоток «Сотерне» из бокала, который только что наполнил ей официант.

— А вы знаете, что сотни тысяч лет назад наши предки в южной части Тихого океана могли быть любовниками?

— Что это вдруг вас надоумило сказать такое? — с недоверчивой улыбкой спросила Шаннон. Восхитительное вино, кажется, ударило ей в голову. — Кстати, я уверена, что вашими предками были конкистадоры.

— Некоторые да, но в моих жилах течет и кровь индейцев. Они пересекли Тихий океан, чтобы завоевать Южную Америку. Разве вы не видите? — Амадео сделал широкий жест. — Наши прапра — бог знает сколько раз пра — дедушки и бабушки на серебряном песке Полинезии, луна высвечивает их обнявшиеся силуэты, а под пальмами волны мягко бьют о берег…

— Как вы узнали, кто я и откуда? — пробормотала Шаннон. Он вырвал у нее еще один секрет. Шаннон не могла припомнить, что когда-нибудь говорила Амадео о своей матери, однако он со сверхъестественной точностью угадал ее происхождение.

— Вы только представьте себе, — продолжал Амадео. — Под бой барабанов они падают в объятия друг друга. Подумайте о том, как в свете костра в них просыпается желание… А знаете, мы с вами в моей квартире около Буа можем воссоздать эту сцену, — с лукавой улыбкой закончил он.

Услышав столь неожиданный конец этого романтического повествования, Шаннон рассмеялась. Брачный танец начался с очень оригинальной ноты.