Раздвинув ее ноги, Линди рывком подтянул Керри к себе и выполнил свое давнишнее желание. Он упивался ее молодостью, свежестью кожи, плавным изгибом шеи. Он сходил с ума от ее красоты. Когда ван Бурен вошел в нее, Керри вскрикнула. Видя ее раскрытый навстречу ему рот, Линди целиком отдался страсти. Откинувшись назад, Линди до упора пронзал ее, и Керри поддалась этому бешеному ритму. Потом он посадил ее на себя, крепко держа за бедра. Закрыв в экстазе глаза, заполнив рот Линди своим языком, она разжигала его фантазии, доводила до исступления, неизбежно подводя к кульминации. Утопая в волнах медно-красных волос, ван Бурен содрогнулся от последней вспышки наслаждения и обнял Керри с такой силой, как будто хотел раздавить. Покачиваясь вместе с ней, он снова и снова шептал ей бессвязные непристойности, стараясь наконец погасить желание.
Керри долго лежала на нем, чувствуя себя совершенно разбитой. Когда наконец она отодвинулась, колени ее дрожали. Как в трансе, Керри одернула порванное платье, поправила волосы, не в состоянии взглянуть на ван Бурена или заговорить с ним. Линди лежал на диване, не шевелясь. Услышав шорох банкнот, которые Керри подбирала и клала в свой кошелек, он отвернулся. Пока она открывала дверь, ван Бурен попытался заговорить, но так и не смог. Когда Керри ушла, он, шатаясь, поднялся, поправил одежду и вновь рухнул в кресло. Линди не мог поверить в случившееся. Керри словно пробудила его к жизни после долгой зимней спячки.
Керри удалось незамеченной выскользнуть из дома. Поспешив назад в квартиру, она закрыла за собой дверь и с облегчением села на пол, чувствуя себя так, как будто только что пережила землетрясение. Не давая себе времени на то, чтобы разобраться в переполнявших ее чувствах, Керри прошла в свою комнату и сбросила на пол погубленное платье и белье. Засунув их в бак для мусора, она достала из шкафа чемодан и лихорадочно принялась собирать вещи. Наконец Керри в изнеможении упала на кровать, собираясь встать на рассвете и сесть на первый автобус до Балтимора. Там ей предстояло пересесть на другой маршрут, до Нью-Йорка. Керри подумала было оставить Джеку записку с указанием, куда послать оставшиеся вещи, но тут же передумала. Завтра с восходом солнца она начнет новую жизнь, и прошлое не должно пятнать ее новый светлый образ.
Париж, сентябрь
Теперь, в середине сентября, в саду Тюильри почти не было туристов и детей. Шаннон медленно подошла к пустой скамейке напротив фонтана Гран-Ронд и устало опустилась на нее. Рассеянно глядя, как подметают дорожку, она поплотнее запахнула плащ. Трепещущие под затянутым облаками небом листья каштанов уже начинали желтеть. Налетел холодный ветерок. Шаннон мимоходом подумала о том, что наступает осень, но ей было все равно.
Почти не покидая свою квартиру в последние несколько недель, Шаннон совершенно утратила ощущение времени. Лишь изредка она выходила за покупками и сегодня, отклонившись от обычного маршрута, совершенно вымоталась. Почувствовав головокружение, она села на скамью, пытаясь собраться с силами для путешествия домой. В последнее время Шаннон все глубже погружалась в свой внутренний мир, и каждый прожитый день давался с огромным усилием.
Вначале Шаннон очень горевала по утраченной любви, но недели проходили за неделями, от Зана не было ни слова, и ее печаль перешла в апатию. Тем не менее ее не покидала мысль, что Зан внезапно появится и весь кошмар кончится. Париж постепенно бледнел в ее глазах, как выцветает фотография, слишком долго пролежавшая на солнце. Единственным спасением для Шаннон был сон. Закрыв ставни, она целыми днями спала, и единственным, что связывало Шаннон с реальностью, стал ребенок, которого она ждала. Но иногда, впрочем, казалось, что и ребенок является порождением ее больного воображения.
Проводя дни в безразличном ожидании, Шаннон заставляла себя есть, хотя от самого запаха пищи ее тошнило даже сейчас, в конце четвертого месяца беременности. Ей приходилось заставлять себя вставать по утрам с постели, убирать квартиру, взбираться вверх и вниз по чудовищным ступенькам, чтобы добраться до бакалейного магазина. Недавно Шаннон провела в постели несколько дней подряд. Телефон отключили, потому что она не оплатила счет. Всю почту, которую консьержка просовывала под дверь, Шаннон, не читая, складывала в ящик. Время от времени она вспоминала, что с начала беременности не была у врача, но старалась гнать эти мысли подальше, уверяя себя, что еще успеет. Иногда Шаннон приходила в голову ужасная мысль о том, что она сходит с ума, но слабость не давала ей на этом сосредоточиться.
Шаннон даже не повернула головы, когда мимо скамьи быстро прошел какой-то мужчина. Это был Фабрис, который только что вышел из Лувра.
— Проклятие! — выругался он, взглянув на часы. Если не поторопиться, то можно опоздать на обед, на который его пригласил Амадео. С галстуком-бабочкой в красный горошек, в костюме из серой фланели, Фабрис имел вид джентльмена, который должен носить гетры и трость. Внимание Фабриса привлекла фигура беременной женщины на скамейке. Завернувшись в простой плащ, она сидела в одиночестве, погруженная в свои мысли. Волосы женщины были в беспорядке, лицо выглядело изможденным, но Фабрису показалось, что в свое время она была очень красива. Фабрис задумался, отчего она может страдать. Он вздохнул про себя, жалея о том, что не художник и не может изобразить все, что сейчас видит: зеленую скамейку и пестрые листья каштанов, няню с детской коляской около играющего с мячом мальчика.