Муки ревности - Страница 6

— А где Керри? — спросила Шаннон.

— Я ее отправил в постель без ужина. Когда Мэтти сообщила, что ты не спишь, я пошел прямо сюда. Когда вернусь, Керри получит взбучку, — зло сказал Брендан.

— Пожалуйста, папа, не наказывай ее. Она не виновата. — Шаннон попыталась подняться, но потолок закружился, и она вновь упала на постель.

Брендан с беспокойством взглянул на дочь.

— Сейчас, девочка, тебе нельзя волноваться. Так мне сказала Мэтти. Делай, что тебе говорят.

Видя решимость, написанную на его лице, Шаннон поняла, что протестовать против наказания Керри нет смысла. По каким-то причинам Керри всегда принимала на себя основную тяжесть отцовского гнева, и даже слезы Шаннон не могли ничего изменить.

Брендан нежно попрощался и пошел к выходу по длинному коридору, увешанному гравюрами с изображением растений. В конце коридора, в передней, стоял незнакомец. Брендану было достаточно одного взгляда на его надменный профиль, чтобы понять, кто он такой.

— Проклятый англичанишка, — пробормотал он. — Если бы он сюда не приехал, то ничего бы и не случилось.

— Здравствуйте, я — Зан Фитцгерберт. Должно быть, вы отец Шаннон? — Он протянул руку, которую Брендан проигнорировал. — Я очень сожалею о том, что случилось с вашей дочерью, сэр.

Слово «сэр» взбесило Брендана, но одновременно сразу же выбило почву у него из-под ног. Он подавил резкое замечание, уже готовое сорваться с языка.

— Я уверен, что с Шаннон будет все в порядке, сэр, у нее нет серьезных повреждений. Когда я ее увидел, то подумал, что она очень быстро поправляется.

Брендан пристально посмотрел на Зана. Затем, пробормотав хриплое «до свидания», вышел из дома.

Всю дорогу домой он кипел от гнева. Покровительственные манеры англичанина, слегка замаскированные под фамильярность, открыли старые раны, которые Брендан считал давно затянувшимися — с тех пор, как в пятидесятые годы покинул Ирландию. Прошло уже очень много времени с тех пор, как он последний раз встречался с представителями того же племени — типичными англо-ирландскими аристократами, превратившими страну в развалины. И они остались такими же, с горечью рассуждал Брендан.

— Английский подонок, — пробормотал он себе под нос, топча сухую, увядшую траву. Проходя через сверкающую в лунном свете рощицу серебристых эвкалиптов, Брендан думал о том, что Фитцгерберт будет теперь болтаться под ногами все лето. Он почувствовал, как в нем поднимается оскорбленная гордость. Фалуны ни в чем не уступят Фитцгербертам, их голубая кровь восходит к временам Елизаветы.

Чувства, от которых Брендан, казалось, избавился в Австралии, вновь пробудились в нем. Если бы не такие, как Фитцгерберт, наследник сомнительного титула, полученного в награду за подхалимаж перед английским королем, Фалуны все еще были бы в замке Шаннон. И его дочь Шаннон уютно располагалась бы в огромной собственной гостиной, а не делила бы с сестрой постель в деревянном бунгало. Правда, Брендан, как всегда, упускал один решающий момент. Он и его младший брат Джек были незаконнорожденными и не могли унаследовать даже то, что, возможно, сохранилось от поместья Фалунов. Белоснежная кожа, веснушки и золотисто-каштановые волосы его матери Кетлин привлекли внимание любвеобильного графа Шаннона в тот момент, когда она находилась в прачечной замка, опустив руки по локоть в мыльную пену. В беспокойные двадцатые, когда поместье пришло в упадок, она родила ему двух внебрачных сыновей. Затем она изменила свою фамилию с О’Мэлли на Фалун и, получая небольшую пенсию от графа, которому к тому времени уже давно наскучила, отправилась в Дублин, где и выросли Брендан с Джеком.

Когда Брендан добрался до своего дома, он уже довел себя до неистовства. Посреди убогой комнаты стояла Керри. Руки ее были сложены на груди — девочка собиралась защищаться.

— Не знаю, что тебе рассказали, папа, но я не виновата в том, что Шаннон упала. Все меня обвиняют, но я ни при чем. Боб Фремонт относится ко мне с предубеждением…

— С предубеждением? Что это такое, мисс Воображала? — ответил Брендан. Сейчас любые звуки приводили его в бешенство, действуя, как красная тряпка на быка. Маленькая медноволосая Керри своим упрямством сломала хрупкую задвижку, сдерживавшую отцовский гнев.

Выражение глаз Брендана парализовало Керри. Когда он начал снимать ремень, она задрожала.

— Иди сюда, — приказал Брендан. — За то, что ты сегодня сделала, я выпорю тебя до бесчувствия. Ты могла ее убить.

Хотя Керри и тряслась от страха, она не стала умолять о пощаде. Ее били уже много раз, но характер девочки не уступал отцовскому, особенно в эту ночь. Брендан ударил один раз, затем еще. Пытаясь сдержать слабые стоны, срывавшиеся с губ, Керри вся кипела от чудовищной несправедливости. Брендан грубо держал ее за руку и жестоко хлестал ремнем. Когда отец наконец отпустил Керри, она громко всхлипнула.

— Я тебя ненавижу! Я тебя презираю! — в ярости выкрикнула она.

— Иди ложись или получишь еще больше, — прорычал Брендан и повернулся к дочери спиной.

Керри метнулась в спальню, громко хлопнув за собой дверью. Бросившись на кровать, она зарылась лицом в подушки и издала сдавленный крик, который, однако, не принес ей облегчения. Ослабить безграничное чувство унижения, которое испытывала Керри, мог только дикий вопль, который бы услышали аж в Уишбоне. Но вместо этого девочка попыталась сдержать себя. Остатки гнева оседали в тайниках души, где уже копилась обида на Шаннон, которая против ярости Брендана имела какой-то магический иммунитет.