Муки ревности - Страница 41

— Моя маленькая девочка… Она ушла. Она никогда не вернется, — пробормотал Брендан, становясь на четвереньки.

— Как ты посмел — это ведь мои письма! Ты не имеешь права входить в мою комнату и лезть в мои личные дела. А ты — лезешь! Ответь мне — лезешь? — кричала Керри, собирая рассыпанные по полу письма.

— Я должен был поехать за ней в Сидней и привезти ее обратно, — бормотал Брендан, впадая в очередной припадок пьяной жалости к себе.

— Ты отвратителен! — сказала Керри. Отец лежал у ее ног, и его вид вызывал у нее отвращение. — А теперь вот-вот потеряешь работу. Я слышала, как Боб об этом говорил. Тебя выкинут из Кунварры, и что тогда будет со мной? — Ее пронзительный голос громко звучал в маленькой комнате.

Затуманенный взгляд Брендана остановился на Керри. На его небритом лице, залитом слезами, внезапно появилась злоба.

— Почему ты не ушла вместо нее?

Боль пронзила Керри. Отец никогда раньше этого не говорил, но она всегда догадывалась о его чувствах.

— Это правда — она ушла. И никогда не вернется. И неудивительно — она оставила эту дыру, чтобы избавиться от тебя, пьяная мразь. И я тоже уйду, чтобы никогда не видеть тебя снова…

Неделей позже в Лондоне, когда на Честер-сквер прозвонил звонок, Шаннон, одетая Шахерезадой, поспешила к двери. Там стоял султан в блестящем жилете и золотом тюрбане. Голубые глаза совершенно не соответствовали цвету кожи (ставшей темной благодаря жженой пробке), а борода не скрывала того, что это был Хоки Сазерленд.

— Вы выглядите совершенно восхитительно, — заявил он, увидев Шаннон. — Турецкая роскошь.

— Спасибо. Вы сами выглядите отлично, — ответила она и сделала реверанс. Шаннон была одета в бирюзовые шаровары и вышитое болеро, с украшенной драгоценностями шапочки свисала чадра. С тех пор, как Хоки пригласил ее на летний костюмированный бал в знаменитый клуб искусств Челси, Шаннон не могла думать ни о чем другом. Проводив его в гостиную, она взбежала вверх по ступенькам и постучала в дверь Джонкуил.

Одетая в пижаму леди Фортескью сидела в постели, опираясь на кучу подушек. Одной рукой она поглаживала дремлющего Баглса, другой сморкалась.

— Из вас получилась восхитительная одалиска, моя дорогая, — хриплым голосом сказала Джонкуил, когда Шаннон вошла. — Разве я не говорила, что у Бермана вы найдете все, что хотите? Именно там весь Лондон удовлетворяет свои фантазии на исторические темы. Надеюсь, вы прекрасно проведете время. — Она махнула рукой. — Лучше ко мне не подходите, а то заразитесь.

— Обещайте, что проведете в постели весь уик-энд и будете себя беречь, — сказала Шаннон. — Тогда в понедельник вы поправитесь.

— Надеюсь, что да. Если разыграется грипп, я могу пропустить скачки в Аскоте. Это будет просто трагедия! Я каждый год так их жду!

Через несколько секунд Шаннон и Хоки медленно двигались в сторону Челси в его стареньком «фольксвагене». На Итон-сквер на фоне оранжево-розового неба деревья смыкались в вышине, образуя купол из цветущих веток. На Кингз-роуд они прибавили ходу. Залитые светом модные бутики напоминали шкатулки с драгоценностями, толпы посетителей выплескивались из пабов на тротуар. В воздухе витал дух карнавала.

— Что значит — судьба! Только от вас зависит, где вы остановитесь. А грань между мирским и возвышенным всегда трудно провести. Помните об этом и ни на что меньшее не соглашайтесь. Вот где ваше место, вот где лежит ваша судьба, — сказал Хоки, указывая вверх, — среди звезд.

— Именно это я часто повторяла себе дома. — Шаннон подняла взгляд на пылающие звезды и серебряную ось луны, вокруг которой они как будто вращались. Опустив глаза, она встретила пристальный взгляд Хоки. За все эти месяцы их совместной работы они впервые говорили так откровенно.

— Бесстрашно седлайте дикую лошадь судьбы, — с чувством сказал он.

— Дикую лошадь судьбы, — повторила Шаннон. — Вы просто романтик! Знаете, я думаю, Хоки, что я это сделала как раз тогда, когда пришла в вашу мастерскую. Знаете, вы ведь тогда напугали меня до смерти. Вы были похожи на великана-людоеда. Не знаю, почему не удрала, когда вас увидела.

— На людоеда? — сказал художник, принимая оскорбленный вид. — Вы остались потому, что захотели. И потому, что я этого захотел. Но что самое важное — на то была воля рока. — Он вздохнул. — Как бы мне хотелось, чтобы я был на двадцать лет моложе.

Видя тоску в глазах Хоки, Шаннон тоже на миг пожелала, чтобы это было так.

Их беседу прервал одетый в длинный белый кафтан и красную феску высокий, привлекательный мужчина, двигавшийся в толпе как корабль на всех парусах. Его отличали величавая осанка, орлиный нос и великолепные серебряные усы.

— Мой дорогой Паркс! — воскликнул Хоки. — Позволь тебе представить мою музу.

— Леди с картины, — произнес тот и, взяв руку Шаннон, поднес ее к губам. — Очаровательная, таинственная незнакомка. Мы наконец встретились. Я бы сказал, что вы озарили Бонд-стрит подобно пылающему факелу на темном базаре, а сегодня вечером вы затмили даже свой собственный образ.

Услышав откровенную лесть, Шаннон густо покраснела, вспомнив, что ее портрет в обнаженном виде красуется на самом видном месте в витрине галереи Агню. Хоки извинился, сказав, что должен принести еще шампанского, и оставил Шаннон в компании разглядывающего ее без всякого смущения Паркса.

— Как я понял, вы родились под Южным Крестом? — полюбопытствовал тот после сказанных Шаннон нескольких фраз.

— Да, я из Австралии, — призналась она. Изучающий взгляд незнакомца напомнил Шаннон о неприятных минутах первой встречи с Хоки. Та же самая дотошность, как будто он хочет увековечить в памяти ее лицо.