Муки ревности - Страница 38

— Идите вот сюда. Я и вправду рад, что вы пришли. Я работаю с самого утра, без перерыва. — Он наполнил грязноватый стакан и подал Шаннон. — Выпейте немного вина.

Из-под колючих бровей на нее критически смотрели светлые глаза художника. Шаннон почувствовала себя обвиняемой на суде.

— Ну, так что насчет работы? — отважилась спросить она, отведя взгляд от его пронзительных глаз.

— Не знаю, подойдете ли. Идите, разденьтесь, а там посмотрим.

— Раздеться? — с ужасом спросила Шаннон.

— Да. За кого же вы меня принимаете? Я отображаю женскую красоту, а не красоту свитеров и юбок. Вон там в углу дверь. Можете оставить там свои вещи. И давайте побыстрее. У меня мало времени.

За какую-то долю секунды Шаннон решилась. Будь она проклята, если позволит этому грубому, напыщенному типу помыкать собой. Не давая себе времени еще раз все обдумать, она сорвала с себя одежду и вернулась в холодную студию, направляясь к столбу света, падающему с застекленной крыши. Стыдливо сложив руки, Шаннон беспокойно оглядывалась по сторонам — лишь бы не видеть этого пронизывающего взгляда.

Сейчас, с ее блестящими черными волосами и золотистой кожей, Шаннон прекрасно передавала игру света и тени. Взгляд художника отметил четкие очертания ключиц; в линиях шеи чувствовалось беспокойство. Краска стыда на щеках была единственным цветовым пятном на теле, которое в глазах художника уже было картиной. Природная грация этого обнаженного тела подействовала на него, заставив беспокойно прохаживаться перед ней, обдумывая будущую картину. Маленькие высокие груди, обворожительные бедра и точеная талия были мечтой любого художника, а прекрасная голова, гордо посаженная на безупречных плечах, вызвала на его лице хмурую задумчивость. Шаннон приняла ее за неодобрение, не зная, что это обычное выражение, появляющееся на лице художника, когда он жаждет запечатлеть на холсте стоящий перед его глазами образ.

— Подойдете, — наконец лаконично сказал он. — Когда сможете начать?

— Вы еще не сказали мне, сколько будете платить, — возразила Шаннон, сожалея о том, что не обсудила этот вопрос раньше — до того, как предстала перед ним обнаженной.

— Два фунта. Я плачу больше всех и требую взамен самого лучшего. Вы мне будете нужны десять часов в неделю. Это тяжелая, долгая, скучная работа, да и холодно, но когда мы начнем, не должно быть никаких пропусков, никаких прогулов.

Шаннон быстро подсчитала и решила, что этих денег для удовлетворения ее маленьких причуд будет более чем достаточно, а может быть, даже хватит на то, чтобы когда-нибудь вызвать сюда Керри.

— Хорошо, я согласна, — ответила она с гораздо большей уверенностью, чем испытывала на самом деле.

— Ну и прекрасно. Начнем завтра. Между прочим, меня зовут Хоки Сазерленд. А вас?

— Шаннон, — ответила она, удивляясь собственной храбрости. — Шаннон Фалун. Я приду послезавтра.

Он скривился, но кивнул.

— Хорошо. До послезавтра, Шаннон Фалун.

Шаннон покинула студию Россетти в радостном возбуждении. Смущение от того, что нужно раздеваться догола, быстро позабылось. Теперь она работала — натурщицей в Челси.

Когда высокий, широкоплечий джентльмен в безукоризненном костюме подошел к старомодным дверям салона «Асприз» на Бонд-стрит, привратник в униформе приложил руку к шляпе.

— Доброе утро, милорд, — почтительно сказал он.

— Доброе, — с подобающей улыбкой ответил Зан.

Оказавшись в сверкающей сокровищнице ювелиров и серебряных дел мастеров Ее Королевского Величества, он обвел глазами выставленные в витринах искрящиеся драгоценности.

— Доброе утро, лорд Фитцгерберт, — сказал одетый в темный костюм продавец. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Доброе утро, мистер Сесил. Да, думаю, можете. Я ищу что-нибудь особенное. — Зан разглядывал лежащие на бархате кольца и серьги.

— Могу я спросить, к какому торжеству, сэр?

— К годовщине нашей свадьбы. Пожалуй, мне хотелось бы взглянуть на какие-нибудь серьги с сапфирами и бриллиантами. Вы знаете, какого типа.

— Как насчет этих, сэр? — Продавец взял с витрины подушечку с серьгами. — Они стоят чуть больше шестисот гиней.

— Да, они очень красивы. Как раз то, что я хотел, — подумав секунду, ответил Зан. — Я беру их. Запишите, пожалуйста, на мой счет.

— Хорошо, сэр.

Вырвавшись из полутьмы салона, Зан остановился и, посмотрев на часы, понял, что до встречи с Ноэлем Вилльерсом у него еще есть свободные четверть часа. Так что ему неожиданно представилась возможность спокойно побродить по переполненным народом тротуарам самого роскошного в Лондоне торгового центра — роскошь, которая с тех пор, как Зан начал карьеру в Сити, выпадала ему нечасто.

Майский зной смягчался свежим ветерком, который шуршал юбками женщин, проходивших мимо элегантных бутиков. Яркие весенние цвета их одежды напоминали о свежести и великолепии цветущих в Гайд-парке тюльпанов и крокусов.

Пройдя мимо галереи изящных искусств Агню, Зан внезапно остановился и посмотрел назад. Почти всю огромную витрину занимала картина, при виде которой по его телу пробежала дрожь. Твердой рукой опытного мастера на ней в натуральную величину была изображена обнаженная девушка. При помощи сочных коричневых тонов художнику удалось передать нежное очарование тела молодой женщины. Но не это, а прекрасное лицо на картине заставило Зана остановиться. Несколько мазков кисти давали представление о полных чувственного обещания губах, но именно глаза, чей гордый взгляд всюду преследовал его после отъезда из Австралии, — словно пригвоздили Зана к месту, и он почувствовал, как сердце готово выпрыгнуть из груди.